Книга «Пена дней» и другие истории - Борис Виан

начался…

– До свидания, мадам, – сказала сестра Петера Нья.

Человек в тапочках соболезнующе похлопал Петера Нья по плечу, огорченно покачал головой и вышел на цыпочках, не проронив ни слова.

Официанту явно хотелось спать.

– Что мы будем с ним делать? – спросил Петер Нья.

Сестра ничего не ответила.

Тогда Петер Нья завернул кота в свою куртку, и они вышли. Было холодно и темно. В небе одна за другой загорались звезды. Колокола церквей исполнили траурный марш Шопена, оповещая жителей города, что час ночи уже пробил. Дул резкий ветер, и было трудно идти. Брат и сестра добрались до угла. У их ног зиял черный люк, жадно поджидая добычу. Петер Нья развернул куртку. Он осторожно вынул уже совсем окоченевший труп кота, а сестра молча погладила его. Медленно, словно нехотя, кот исчез в водостоке. Раздался всплеск: яма, удовлетворенно хмыкнув, проглотила добычу.

Туман

I

Главный врач сумасшедшего дома проследил взглядом за выходящим из его кабинета Андре. Тот вышагивал, крепко прижав локти к туловищу и запрокинув голову под прямым углом назад.

«Окончательно вылечился», – подумал главврач.

А ведь три месяца назад, при госпитализации, этот тихий пациент мог передвигаться, только раздвинув руки в стороны и уставясь на свой пупок. При этом он гудел, как целая эскадрилья.

«Занятный случай», – добавил про себя главврач. Он вынул пачку сигарет, воткнул одну из них себе в ухо и, мусоля во рту спичку, начал прыгать с ноги на ногу. Затем встал на четвереньки и побежал к своему столу.

Андре прошел метров двести; почувствовав усталость от неудобной позы, он раздвинул руки в стороны, наклонил голову, надул щеки и тронулся с места. Бзззззз…

Почва дрожала у него под ногами, придорожные деревья виляли хвостами. Крохотные приветливые домики с нахлобученными шапками дефлорированных виноградных лоз рассматривали бородатую физиономию пролетавшего мимо Андре, но никаких явно напрашивающихся выводов из этого не делали.

Завидев подъезжающий трамвай, Андре резанул – аж до крови – по финишной прямой; последовавший затем вопль заглушил звук удара лобных костей спринтера о передок трамвая.

Как он и ожидал, его отвели в ближайшую аптеку и налили лечебной, на спирту, хотя был вторник. Он оставил мелочь на чай и отправился восвояси.

II

Из окна своей комнаты на пятом этаже он снова видел крышу более низкого дома напротив. От не закрывавшихся слишком долго оконных ставень стена была отмечена горизонтальными полосами, совершенно недоступными взору, поскольку ставни оставались всегда открытыми. На третьем этаже какая-то девушка раздевалась перед зеркалом на дверце шкафа, и виднелся край кровати из холодного палисандра, покрытой американским пуховым покрывалом ярко-желтого цвета, на котором выделялись две нетерпеливо подергивающиеся ноги.

Подумать, так девушка вряд ли была девушкой; о том же говорила и табличка на дверях: «Гостиница „Спортивная“, комнаты на час, на полчаса и на раз». Но сама гостиница выглядела прилично: фасад с красивой мозаикой на первом этаже, на всех окнах шторы; разве что на середине крыши выбилась одна черепица. Остальные, светло-красные, выложенные взамен старых после последней бомбежки, выделялись на коричневом фоне и складывались в профиль беременной Марии Стюарт за подписью мастера: «Густав Лоран, черепичник, улица Гамбетта». Соседний дом еще не успели заново отстроить: брезент по-прежнему закрывал огромную пробоину в его правом крыле, а у подножия стены громоздились железные обломки и кучи мусора, заселенные мокрицами и преядовитыми гремучими змеями, чьи трещотки не замолкали допоздна, как бы призывая на черную мессу.

Последняя бомбежка имела и другие последствия – в частности, отправку Андре в сумасшедший дом. Андре пережил уже вторую бомбежку, и в результате его мозг, привычный к обильным возлияниям евангелия святого Дзено, завертелся преимущественно в вертикальной плоскости, деля таким образом тело на две почти равные части. Мозг, вращаясь по часовой стрелке, устремлял черепную коробку вперед, и для сохранения равновесия руки приходилось раздвигать в стороны. Андре дополнял эту оригинальную позу легко темперированным «бззз» и оказывался в отрыве от нормативных окружающих по меньшей мере на одну-две головы.

Благодаря заботам главврача вышеуказанные последствия постепенно рассеялись; жест же Андре, вернувшегося, едва ускользнув от присмотра радушного врачевателя душ, к старой позе, объяснялся вполне понятным стремлением к свободе, а также неким артистизмом изобретателя.

Этажом ниже часы адвоката пробили пять раз. Удары молоточка по бронзе отдавались в сердце Андре, словно бой производился в его комнате. Церквей в округе не было. Только часы адвоката связывали Андре с внешним миром.

Лакированный дуб. Круглый гладкий циферблат из матового металла. Цифры, нанесенные на красную медь. Ниже сквозь стеклянную поверхность просматривался короткий цилиндрический маятник и диск, скользящий по другому стержню изогнутой формы, с поперечной перекладиной на конце, закругляющейся в анкер, то бишь часовой якорь. Подобно электрическим часам, эти никогда не останавливались, и якорь оставался для всех невидимым. Но в день бомбежки Андре заметил его через открытую дверь адвокатской квартиры. Стрелки показывали шесть часов – половину вечности, и именно в этот момент в дом попала бомба. Нежданная гостья застала Андре врасплох; его опасно притянуло к двери, и он почувствовал на лице холодное дыхание чумы. Андре сиганул вниз; лестничный полет оборвался уже в подвале, а на латунной кайме одиннадцати ступеней не осталось ни одного заусенца – как языком слизало.

Завладев часами и остановив их ход, Андре мог бы забросить якорь в реку времени.

III

Постоянно поднимаясь, температура упиралась в низкий потолок и, обретя в нем точку опоры, давила вниз. Пригодному для дыхания воздуху оставалась лишь узкая полоска на уровне щели под дверью. Лежа на полу перед кроватью, Андре ловил ртом еле просачивающийся через щель воздух, который был не намного прохладнее комнатного. Едва ощутимое перемещение воздушной массы загоняло барашков из пыли в пазы зашарканного паркета. Кран, скрючившись над раковиной, вяло цедил тоненькую ниточку воды на бутылку со спиртом, дабы тот внезапно не воспламенился. Это была уже вторая бутылка; содержимое первой бурлило в пустом желудке Андре, выталкивая через поры его кожи крохотные струйки серого пара.

Прильнув ухом к полу, Андре отчетливо различал регулярный ход маятника; следуя за его траекторией, в точку зенита переместился и Андре. Прочным лезвием складного ножа он старался прорезать наблюдательное отверстие между сросшимися паркетными елочками. Желтые деревянные прожилки, оказавшиеся противником серьезным, сопротивлялись напору стального лезвия, тогда как промежутки, затертые щеткой, поддавались довольно легко. Сначала Андре перерезал волокна поперек, затем всаживал лезвие вдоль и откалывал, налегая всем телом, щепки длиной в спичку.

В ослепительном проеме открытого окна, где-то очень